Перекрестки над «Т» [СИ] - Михаил Григорьевич Бобров

и усталого мы здесь защитная стена». Мне так понравилось, что я взяла себе позывной.

Видимо, я удивился сильно, потому что собеседница улыбнулась сочувственно:

— А ты, похоже, думал, это чтобы Конго «убивать ап стену»? Синдзи, наша бла-андинка может навешать «Мусаши» или «Ямато». Чтобы клеиться к ней, четырех Ангелов маловато.

— Вы, оказывается, язва не хуже Мисато.

— Лучше, Синдзи, лучше. Я не старею, — рассмеялась гостья. — Так что ты поду-умай, Син-тя-я-ян…

— Где вы научились так подшучивать? — я в ужасе увидел, что на это раз девушка улыбается полностью, даже и глазами. Шутка ли это вообще?

— Ой, Синдзи, шоб вы таки знали, у нас в Севастополе стоит шестая гвардейская краснознаменная бригада. Три тысячи молодых черноморско-пехотных организмов. А офицеры напротив, матерые, с боевым опытом. Здорово напоминают ландскнехтов, про которых у тебя песня в плеере. Как это… Косатке брат, акуле дядя. И все ну так уж стараются впечатлить моих девочек. А потом вся эта мелочь прибегает ко мне жаловаться за житте ихнее мотузяное… Не научишься переводить в шутку — от натуги процессор лопнет.

— Ю-сан… А зачем вам вообще это вот все?

— Девочки? Ну я же флагман Особой Эскадры. Мне только ближнего охранения три лидера полагается. И как флагман, я не могу отказать в помощи своим.

— Нет, «Защитная стена» — это зачем? Я понимаю — люди для себя ищут смысл жизни, а вы-то?

— Ну да, мы не люди. С нами еще проще. При отсутствии четко заданной цели вычисления не производятся. Ядро впадает в стазис, а корабль осыпается горкой «серебрянной пыли». Для нас мера времени — события. Чем больше новой информации, тем наша жизнь больше похожа на… на жизнь!

— Так вы с эскортом шли? Я что-то их не видел.

— У нас ордер сильно растянут. Вот как раньше было звено истребителей — крыло в крыло. А сегодня — реактивные самолеты по фронту несколько километров, в глубину до десяти километров. Так и мы. Связь хорошая, скорость у меня полста узлов, а у лидеров почти вдвое больше. Мы в дальнем охранении конвоя шли, поэтому ты нас и не видал.

— Можно еще вопрос? Вы сказали, что не стареете. А растете? Ну, там изменяется что-то с опытом, с возрастом?

— В теории должны. На практике мы пока столько еще не прожили. Мы — как это? — в самом расцвете сил, вот! Ладно, Синдзи, спасибо, что уделил мне минуту. Я всего-то и хотела посмотреть на тебя поближе. Приезжай к нам после войны. И насчет возраста — ты поду-у-умай, Син-тя-а-а-ан!

Красотка повернулась на каблуках, и покинула тир, напевая:

Северной принцессе холодно зимой.

Из моря Хоппо взяли мы домой.

Комиссар, комиссар, улыбнитесь!

Пусть улыбкой развернется заря!

Комиссар, комиссар, согласитесь:

Мы спасали Хоппо не зря!

Я посмотрел на Тесокабе, тот на меня. Оба пожали плечами: ну вот что это было?

И тут я услышал… Самые натуральные всхлипывания откуда-то из ряда кабинок. Осторожно прошел за дверками — в четвертой стрелковой совершенно недвусмысленно рыдала Ленгли! За три недели, прошедшие от нашего совместного боя с Гагиилом, я ни разу не видел Аску не то, что плачущей — а хотя бы просто хмурой. В школу Аска пошла без пререканий, и мигом завертела вокруг себя всех сколько-нибудь видных парней. С Мисато не ругалась… Ну как — если не считать воскресенья, когда Ленгли пришло в голову начать уборку раньше восьми утра. Кацураги отбирала пылесос с подобающей случаю фурией, так что Аска тоже не отмалчивалась. Зеркало в прихожей я спас, а вот шланг пылесоса разорвало точно по муфте, и я половину выходного искал новый…

Но чтобы плакать?

Видно, упавшая челюсть грохнула об пол. Аска свирепо развернулась. Засопела. Сжала кулаки. Выдохнула:

— Икари! Какого!!!

Я попятился.

— Стой!

Аска повернулась лицом к полю, вытащила платок и убрала слезы.

— Расскажешь кому — пристрелю нахрен. Без шуток, Ика… Синдзи. Я вспомнила, как меня учил стрелять Кадзи. А он теперь на меня не смотрит. И не будет, хоть я на уши встань! Ты думаешь, мне нужны все эти парни в средней школе?

— Думаю…

— Не похоже! Хрен с тобой! Подойди!

Оттолкнув в угол полки «черную злую винтовку», Ленгли быстро, решительно повернулась ко мне, притянула за лацканы и ткнулась лицом в мундир!

Да у меня в глазах потемнело! Это по сценарию тремя Ангелами и шестью килотоннами нервов позже!

— Все эти балбесы строем сбежали, — всхлипнула Ленгли. «Совсем как человек,» — подумал я, Аска же продолжила:

— На берег сошли эти шмакодявки, эсминцы Тумана. И все мои домашние олени в один миг сбежали к ним. Типа, вечно молодые, и залететь не могут — чего еще надо, гурии в чистом виде!

«А тут еще Ю-сан меня клеить взялась внаглую. Аска же к таким подначкам не привыкла, мало ей Мисато по вечерам…» — и я совершенно нелогично ляпнул:

— Рай на земле построили, или на небо живьем влезли?

— Чего?

— А почему: «домашние олени»?

Аска всхлипнула снова:

— Козлы — банально. А так скажешь «Бемби», он такой милый… Олень! Синдзи…

— Чего?

— Ты говорил и с этой… Блондинкой. И с той, второй, сегодня. Они в самом деле такие уж идеальные?

* * *

— Идеальные куклы… — доктор снял очки, пошарил по тумбочке пухлой ладонью с вымытыми белыми пальцами, — Дайте салфетку! Спасибо… — протер очки, усадил их на переносицу. Поднялся со стула, задернул простыню на лежащей девушке. Та не отреагировала — веки не дрогнули, ритм дыхания не изменился.

— Пройдемте… — доктор вышел из боковушки, задевая тучным боком в мутно-сером халате облезшие косяки.

В основной комнате медик поставил саквояж на круглый вишневого цвета стол посреди практически пустой комнаты — полки с парой бутылок да несколько стульев; заброшенный бар во всей красе. За спиной врача рослый мужчина в серой пиджачной тройке и джангл-бутсах на толстой подошве закрыл дверь боковушки. С тщательно отрепетированной небрежностью навесил нарочито старый замок. Доктор глянул направо: там в кресле ожидала результатов осмотра блондинка с обожженым лицом, поправляла отвороты темно-алого пиджака… Доктор опустил было взгляд на край такого же цвета юбки, на округлые колени в темных чулках… Отвел глаза и выпрямился. Черта ли тут смущаться — в борделе-то!

Русская мафия купила или украла новую девку, а его позвали осмотреть покупку. В этом городе доктор делал все, не спрашивая — где и кто наносил порезы, которые ему приходилось шить; кто и за что поломал